Петербург голосует нетипично
3 августа 1976 года на стене Государева бастиона Петропавловской крепости, обращенной к Неве, возникла надпись белой краской, метровыми буквами: «ВЫ РАСПИНАЕТЕ СВОБОДУ, НО ДУША ЧЕЛОВЕКА НЕ ЗНАЕТ ОКОВ!» Надпись была сделана ночью, когда под стенами Петропавловки открыта полоска твердой земли; к утру вода поднялась, и подойти к надписи, чтобы срочно ее смыть или завесить, стало невозможно. Милиции пришлось фиксировать «следы преступления» с лодок; на лодках же привезли материал, которым пытались надпись прикрыть – десять крышек от гробов (изготовлявшая их похоронная мастерская находилась рядом, крышки гробов были, видимо, первым, что попалось под руку – и дополнительно усилили красноречивость символики всего зрелища). Вскоре были арестованы авторы надписи: художники-нонконформисты Юлий Рыбаков и Олег Волков. Они были осуждены на 6 и 7 лет лишения свободы соответственно.
Эту надпись принято считать первым случаем политического акционизма в Ленинграде-Петербурге новейшего времени, но появилась она далеко не вдруг. К тому моменту в Ленинграде уже существовало многонаселенное культурное подполье: и художественное, и музыкальное, и литературное; было также и политическое диссидентство. Издавались самиздатовские журналы, ходила в ротапринтных списках запрещенная литература, проходили квартирные выставки и стихийные выставки на открытом воздухе, на берегах Финского залива, которые сами по себе расценивались и их устроителями, и в первую очередь КГБ как акции гражданского протеста, даже если выставлялись невинные сюжеты. На вопрос участника художественной группы «Алипий» Сергея Сергеева «Послушайте, вот у меня натюрморты и прочие работы, никак не связанные с политикой, в чем проблема?» на квартирной выставке в конце 1970-х куратор из КГБ ответил: «Да одно то, что вы нашим советским воздухом дышите, уже плохо!»1
В 1974 и 1975 годах андерграунду удалось высунуть голову на поверхность: на окраинах города, в заштатных дворцах культуры «Невский» и ДК им. Газа в 1974 и 1975 годах прошли выставки «не такого искусства», ставшие эпохальными: на них стояли километровые очереди, художники-подпольщики нашли новых коллег и довольно широкую публику, на волне энтузиазма было создано ТЭВ – Товарищество экспериментальных выставок, объединившее арт-аутсайдеров и ставшее предтечей выросшего из него ТЭИИ – Товарищества экспериментального изобразительного искусства, мощного альтернативного профсоюза художников. Но каждый шаг нонконформистов осуществлялся в противостоянии с КГБ, который сам не всегда мог определиться, до какого предела за художниками просто наблюдать, а с какого момента начинать карать. В мае 1976 года при пожаре в своей мастерской заживо сгорел художник Олег Рухин, яркий участник и «газа-невских» выставок, и московской «бульдозерной выставки» 1974 года. Все были уверены, что пожар был устроен по заказу КГБ, чтобы устранить слишком раздражавшего персонажа. В память Рухина художники хотели сделать стихийную выставку у той же Петропавловской крепости; выставку запретили; тех, кто все же пытался принести к крепости свои картины, арестовывали по пути; итоговым «криком души» стала акция Рыбакова и Волкова, итогом акции – срок на Колыме. Оба художника свои сроки отсидели. Юлий Рыбаков, выйдя из тюрьмы, продолжил как творческую, так и социальную деятельность: он стал одним из основателей первого оплота нонконформистского искусства – знаменитого сквота художников на Пушкинской улице, дом 10, добился присвоения сквоту официального статуса культурного центра, и по сей день входит в состав его руководства.
«Петербург всегда голосует нетипично», - утверждали социологи, исследовавшие выборы в России начиная с 1991 года. Это означало, что голосует он преимущественно протестно. Город стал колыбелью трех революций не только потому, что был в их времена столицей: Москва пробыла столицей много дольше, но с гораздо меньшим числом эксцессов. Возможно, виной тому петербургский характер: сдержанный, привыкший до последнего не выказывать недовольства, но когда накопится – взрываться и уже не признавать более никаких компромиссов; возможно, история революций, сталинских репрессий и блокады, не располагающая к нежностям; возможно, сами петербургские дух места и образ жизни, в которых свобода всегда ставилась выше благополучия, и которые и взращивают, и привлекают извне всевозможных творческих фриков. В любом случае, Петербургу всегда была свойственна протестность: если не связанная напрямую с политикой, то как минимум с эстетикой, с позицией «я не против советской власти, мне просто не нравится ваша Солнечная система»; но когда доходило до политики – Петербург с готовностью присоединялся к оппозиции. Она была ему чисто стилистически ближе.
И именно стилистически, а не политически, петербургские (точнее, тогда еще ленинградские) художественные деятели конца 1980-х – начала 1990-х восприняли горбачевскую вольницу и последовавшее за нею официальное закрепление демократического государства. Они не стали делать серьезных политических высказываний: они намеренно стали делать высказывания несерьезные, иронические, трикстерские, издевательские. Их протест стал протестом одновременно против тех, кто «очень за», и тех, кто «очень против»: издевались и над теми, и над другими. По сей день вам с трудом удастся заставить петербуржца пооткровенничать насчет его политических взглядов: до этого он сам вас десять раз разведет на откровенность и вас же десять раз и обсмеет. Художественные практики политического протеста в Петербурге также до последнего времени оставались не просто ироническими, но полноценно встроенными в стилистику юмористического шоу, фельетона, кабаре с двойным и тройным дном. Как ни парадоксально, это был единственный формат, в котором они могли продолжать существовать полностью серьезно.
Политическая вольница конца 1980-х – начала 1990-х не стала для Петербурга эпохой идеологически заряженного искусства. Сохраняя позицию «над схваткой», художники не старались стать частью ситуации – они наслаждались ею как единым целым. Старшее поколение нонконформистов, прошедших квартирные выставки, репрессии и партийный контроль, просто радовалось тому, что теперь можно выставляться на официальных площадках – хотя многие влились и в политическую деятельность независимо от художественной: так, тот же Юлий Рыбаков активно занялся правозащитой, в 1990 году организовал первую государственную Комиссию по правам человека, и был депутатом Государственной думы первых трех созывов. Следующее же поколение уже воспринимало политические бури как часть царящего в природе хаоса – правового, бытового, эстетического, этического – и как очередной материал для художественного исследования, а значит стёба. Атмосфера пира во время чумы, декадентского шика в 1990-е выступала прививкой от слишком серьезного восприятия окружающего шапито, в котором человеческие судьбы взлетали в цене и обвально обесценивались так же быстро, как деньги. Тимур Новиков перешел от созданной им идеологии «новых художников», предполагавшей панковский фак государственному художественному лобби, к созданию неоакадемизма с приматом существующих вне времени и пространства идеалов классической красоты (никогда и нигде они не могли бы стать настолько мощным символом альтернативной моды, как в нищей, растерзанной и нацеленной только на модернизацию, а не на классику России 1990-х). При этом сам Новиков прекрасно знал цену своей игре, имел четкие политические взгляды, ценил социальные проекты (в конце 80-х в городе не без участия Новикова открылся и проработал с перерывами почти два года Свободный университет, неподконтрольный государственным и чиновничьим аппаратам и давший приют самостоятельным семинарским занятиям и лекциям2), но, как и его соратники, предпочитал публичную роль трикстера, а не трибуна, ускользание, а не публичное участие в чем бы то ни было.
Именно поэтому таким неожиданным открытием стали политические серии самого, казалось бы, внеполитического художника Петербурга Владислава Мамышева-Монро. Монро привыкли воспринимать как некую гомосексуальную фею-травести с накладными грудями и в белокуром парике. Его увлеченность политическим контекстом советской и постсоветской эпохи, его эксперименты с портретами членов ЦК КПСС, издававшимися в СССР массовым тиражом, его уже откровенно нелояльные к власти фотоколлажи – в гриме Путина, в камуфляже и армейской каске на фоне кремлевских башен, - при его жизни умудрялись не замечать, проводить по ранжиру «переодеваний». Только на выставках, последовавших после смерти Мамышева, стало понятно, что это был художник с большим интересом к политике, стремившийся сделать свое искусство политическим и уделявший идеологии намного больше внимания, чем макияжу. Что политическая составляющая его высказывания была для него важной с самого начала, когда он фломастерами разрисовывал портреты партийных бонз, и до конца, когда он снимался в образах российских политиков, издевательски делая каждого из своих персонажей возможным героем мыльной оперы. Мамышев оказался намного шире и больше, чем просто стандартный белокурый «двойник Монро». К сожалению, мы поняли это слишком поздно, лишь увидев посмертное наследие художника.
Тем не менее, линия тотальной иронии оставалась ведущей для большинства петербургских художников конца 1990-х, обращавшихся к политической теме. Пожалуй, главное явление питерской художественной сцены этого времени – Товарищество «Новые тупые», целиком отдалось эстетике абсурда, которая наилучшим образом отражала дух времени. В эпоху, определенную искусствоведом Андреем Хлобыстиным как эпоха Большой Семантической Катастрофы3, что еще остается художнику? Чья задача – строить дом там, где почва – водоворот, а крыша – ураган? «Новые тупые» подняли знамя абсурда; своей программной «тупостью», близкой к дзену, они выкидывали себя из интеллектуального сообщества, и тем самым избегали влипания в любые тусовки и тенденции. Однако действовали максимально публично, и в этой публичности им было все равно, что абсурдизировать: пламенные призывы того же Тимура Новикова (когда Новиков в 1998 году устроил акцию к 500-летию сожжения Савонаролы, собрав и предав огню «зараженные модернизмом» картины свои и своих друзей, «Тупой» Сергей Спирихин собрался поджарить на этом костерке яичницу и вышел из дома с яйцами и сковородой; как и положено самопровозглашенному неудачнику, на акцию Новикова он опоздал, и жарил яичницу на трамвайных путях посреди Литейного проспекта) или политическую повестку.
В том же 1998 году «Тупые» стали единственными, кто отреагировал на выборы в Законодательное собрание Санкт-Петербурга: в день выборов, 6 декабря, они провели акцию «Новый образ лидера». «Участники акции вышли на Литейный проспект около Мариинской больницы и развесили лозунги, которые гласили: "Мы сделаем вашу жизнь красивой", "Будьте индивидуалистами - требуйте всеобщего", "Открой в себе политическое животное" - с изображением крокодила Гены, "Новый образ лидера" - с изображением Чебурашки, "Да здравствуют все твари" и "Выбора нет". Кроме того, художник Вадим Флягин прикрепил за спиной огромный винт, таким образом персонифицируя Карлсона, а Владимир Козин прикрепил на грудь открытку ("иконку") с целой галереей всевозможных персонажей. Действия участников акции, после развешивания лозунгов, заключались в раздаче прохожим хозяйственного мыла, соли и спичек от имени этих лидеров, гораздо более "реальных", чем никому неизвестные или подставные кандидаты в Законодательное собрание.»4 Двумя годами раньше в перформансе «Большая стирка» они в буквальном смысле стирали, с мылом и стиральным порошком, российский флаг, чтобы отмыть его от «грязи». Но вряд ли можно считать эти акции, напрямую связанные с «газетной» политикой, идейно более значимыми для хронометража «Тупых», чем «внутреннее делание» вроде перформанса «Несение чайного столика к закату» (1996, в течение двух дней участники группы несли по питерским улицам столик, складные стулья и пишущую машинку, время от времени расставляя столик и стулья на улицах и принимаясь за ним пить чай и философствовать, записывая беседы) или «Неизбежность шедевра. Конференция-ужин» (1997, доклады «о шедевре и шедевральности» в течение вечера зачитывали вокруг варящейся в кастрюле свиной головы). Бессилие человека перед лицом как политики, которая представлялась каким-то инопланетным ревом из телевизора, так и быта, и рока были для «Новых тупых» равноценными темами.
Продолжателями этой абсурдистской линии – правда, намного более задорными, злыми и панковскими – можно считать группировку «Протез», действовавшую в Петербурге в 2006 – 2010 годах. Главной темой «Протезов» была людоедская изнанка поп-культуры, к которой они относили и любую политику. «Мы – художники-грузчики, «убитые помойным ведром», и искусство нам интересно лишь из-за нашей врожденной страсти к самовыражению. Мы – представители «желтой прессы» в изобразительном искусстве, и основным содержанием нашего творчества является пугающий лиризм. Нам главным образом интересны различные беспредельные выражения базовых низменных инстинктов человека. Есть пять тем, которые нас интересуют: секс, насилие, наркотики, безумие и война,» - гласит их манифест «Предъява обществу». – «Мы исследуем проявления таких человеческих пороков, как глупость, жадность, жлобство и т. д., с целью чего нами регулярно проводятся антропологические акции»5. «Протезы» разработали собственный жанр «хард-джампинг»: под покровом ночи они приходили с красками и кистями к городским афишным щитам и переделывали афиши концертов поп-звезд и рекламные плакаты в некие прорывы инфернального в городское пространство. Среди их «антропологических акций» была, например, «Ликвидация таможенного конфиската», прошедшая 13 мая 2006 года на Дворцовой площади Петербурга, прямо перед Эрмитажем. В качестве таможенного конфиската выступили работы самих «Протезов», которые незадолго до того у них купили за 200 евро итальянские ценители. Вывезти работы из России итальянцам не удалось: «культурные ценности, вывозимые без надлежащего оформления» задержала таможня и вернула авторам. Те же решили «конфискат» ликвидировать. «В связи с тем, что эти работы уже однажды были проданы, авторы считают своим долгом предложить их по цене просроченного утилитарного товара. Выйдя в 13 часов на Дворцовую площадь, участники стали отдавать художественные работы всем желающим за 200 условных неденежных единиц, например - 200 окурков, собранных с территории площади, 200 приседаний, 200 отжиманий, 200 пивных пробок и т. д.»6 Продать удалось семь работ, после чего акционисты были задержаны полицией, в участке получили протокол, вменявший им «несанкционированный обмен картин на окурки сигарет» и повестку в суд, который закрыл дело за отсутствием состава преступления.
2 декабря 2007 года, в день выборов в Государственную думу и на фоне многочисленных свидетельств о фальсификациях и «продаже голосов» как на прошлых, так и на предстоящих выборах, «Протезы» решили действительно продать свои голоса: «Мы абсолютно не верим в то, что выбор какой-то там ебучей политической партии способен что-то изменить. Более того – мы верим, что все представления о гражданских отношениях давно устарели, а актуальны лишь отношения товарно-денежные. В связи с этим арт-группировка «ПРОТЕЗ» и ряд сочувствующих околохудожественных элементов готовы в этот день открыто заявить о своей готовности продать свой голос на выборах за устраивающую их сумму. Покажем всем общественным псевдодеятелям, что нам безразличны их беспонтовые обещания, нам нужно бабло прямо сейчас! Не будь лохом! Продай свой голос! Голос – такой же товар, как прокладки, почки или недвижимость!»7 Они, а также поэты Наталья Романова и Артем Суслов и автор этих строк, встали у входа в избирательный участок №20 на набережной канала Грибоедова с табличками «Продам свой голос», откуда были ожидаемо увезены в полицию, где коротали время до суда за чтением стихов вслух. Мировой суд приговорил каждого к штрафу в 500 рублей за нарушение закона о собраниях. Все остались довольны, однако «сожалеют о том, что никому из них так и не была дана возможность продать свой голос, что свидетельствует о низком уровне культуры товарно-денежных отношений в нашей стране.»8
Однако с середины 2000-х в Петербурге начали появляться и художественные движения, программно заявляющие себя именно как политические и ставившие своей целью именно политическое действие, преимущественно левого толка. Основанное в 2004 году леворадикальное Движение сопротивления имени Петра Алексеева имело в своем составе «художественную ячейку» (ХуЯ ДСПА), чья деятельность в основном представляла собой визуальную поддержку акций ДСПА (уличные граффити и баннеры «Мутин – Пудак» (2005), «Валя, отвали!» (2011, протест против политики тогдашней губернатора Санкт-Петербурга Валентины Матвиенко), но не ограничивалась ею. ХуЯ ДСПА в 2005 году повесила на фонаре чучело президента Путина (акция «Путин офонарел»), в 2008 году устроила сожжение чучела полицейского на Невском проспекте (акция «Сжечь мента» против полицейского произвола), в 2009 устроила импровизированные суд и казнь безымянного экстремиста (акция «Экстремист» в поддержку сидевшего тогда в СИЗО Артема Лоскутова), а в 2012-м в ходе акции «Добрый полный вагон правды» заменила коммерческую рекламу в вагоне метро на плакаты и графики, основанные на данных Госкомстата и демонстрирующие экономический спад и падение уровня жизни в России. «Вагон правды» циркулировал по Кировско-Выборгской ветке метрополитена весь день. Активисты ДСПА сотрудничали с группой «Война», которая тоже неотъемлема от петербургского контекста: в городе они провели одну из самых своих заметных акций «Хуй в ПЛЕНу у ФСБ» в ночь с 13 на 14 июня 2010 года, буквально за пару минут нарисовав белилами многометровый заборный член на створке разводящегося Литейного моста. Когда мост развели, член смотрел прямо в окна петербургского управления ФСБ на Литейном пр., дом 4, и до утра никто не мог ничего с этим граффити поделать. Об акции говорил весь город, даже те, кто никогда не интересовался ни искусством, ни политикой, она приобрела международную известность, заведенное дело о вандализме властям пришлось закрыть (утром поливальные машины смыли рисунок с асфальта, мосту не было причинено никакого вреда), а «Война» получила за эту акцию государственную премию «Инновация».
Искусство как политический активизм – стратегия также основанной в 2003 году в Петербурге художником Дмитрием Виленским группы «Что делать?», ставшей сегодня одним из наиболее заметных на международной сцене российских авторов. Число их акций непосредственно в городском пространстве невелико, группа предпочитает международные сетевые, издательские и образовательные проекты. Однако в Петербурге ими создан «ДК Розы» - контр-публичное пространство, в котором нашли себе приют молодые левые инициативы, такие, как феминистский художественный кооператив «Швемы», экспериментальный театр, активистский хор. «Что делать» воспитывают в левом духе творческую молодежь в своей «Школе вовлеченного искусства».
Разумеется, говоря об искусстве политического протеста в Питере, нельзя не упомянуть его главный символ и самую заметную фигуру – Петра Павленского. Но Павленскому в этом каталоге посвящена отдельная глава, поэтому мы ограничимся только напоминанием, что его не следует рассматривать как некое внезапное, точечное явление: он несомненно вписан в контекст общего протестного движения художников Ленинграда-Петербурга, и является его логичным продолжением.
То, что этот контекст и жив, и непрерывен, и хорошо помнит свои корни, подтверждает появившаяся 3 августа 2016 года на Пироговской набережной в Петербурге граффити-надпись «ВЫ РАСПИНАЕТЕ СВОБОДУ, НО ДУША ЧЕЛОВЕКА НЕ ЗНАЕТ ОКОВ!» Ровно в день 40-летия акции Юлия Рыбакова и Олега Волкова надпись – уже современным шрифтом – без всяких санкций сделал уличный художник Тимофей Радя. Как и ее предшественница 1976 года, она продержалась всего несколько часов, потом была закрашена. Как заметил сам Юлий Рыбаков – значит, не потеряла своей актуальности.
___________________________________________________________________________________
1 Матвеева Анна, «Места силы неофициального искусства Ленинграда. Часть 4. Сквоты на Лиговке и группа «Алипий». «Артгид», 18.11.2015, http://artguide.com/posts/916 Там же см. о несанкционированных выставках на побережье Финского залива.
2 Голынко-Вольфсон Дмитрий, «Стратегия и политика всего нового. Как сегодня писать концептуальную биографию Тимура Новикова и петербургского искусства 90-х». «Художественный журнал», №70
3 Хлобыстин Андрей, «Искусство не (для) искусства. Сокровенное искусство Петербурга». «Комментарии», №9, 1996
4 Райскин Максим, «Выбора нет». «Максимка», №3, 1998
5 «Предъява обществу». Группировка «Протез»: Игорь Межерицкий, Григорий Ющенко, Александр Вилкин. 2006. http://vgribe.com/members/gruppirovka-protez/info-prediava-obshchestvu
7 http://vgribe.com/members/gruppirovka-protez/vystavki-i-aktsii-svalka/prodazha-golosa-02122007
8 Там же